и опять хорнблауэр

добрый день
сегодня я добурилась до расплавленного центра земли судя по всему в своем падении

[J]марилу.[/J] досмотрела шестой фильм, так что я за компанию ушла на дно
короче, это тот самый текст, который увязывает оба пейринга в моей голове без всяких противоречий

автор:  лейтенант касатка
фандом: хорнблауэр
пейринг: арчи/горацио, буш/горацио (самого горацио вообще нет в кадре)
конец шестого фильма
типа посвящается  тедди вестсайд за руку помощи во время просмотра мной этого ужаса

* Le Roi est mort! Vive le Roi - король умер, да здравствует король (при смене монархов)

гроб гроб кладбище могила завещание
открывать осторожно

Трибунал тянется целую вечность, а для Уильяма и Арчи, запертых в лазарете, эти дни ползут и вовсе невозможно долго.
У Буша, на котором раны заживают как на собаке, появляется много времени для размышлений; он успевает досконально разобрать свое отношение к Горацио. Там намешано многое: и искренне расположение, и немного любования, и восхищение, в чем он уже не сомневается, пусть и слегка раздосадован тем, что восхищение это направлено вниз по карьерной лестнице. Впрочем, судя по всему, Горацио недолго будет топтаться внизу. Если переживет трибунал, конечно.
Еще там - интерес, желание понять, что движет таким человеком, чем он руководствуется, потому что тщеславие как версию он отбросил давно.
"Не сотвори себе кумира," предостерегали его, но он понимает, что в последние дни своими руками закончил его сотворение для себя. Даже уже аккуратно выточил тугие кудри.
Арчи лежит на соседней койке все эти дни, молчаливый, дышащий поверхностно и страшно, так страшно, что в голове начинают тесниться мысли о том, какое хрупкое создание человек. Непрочное, легко угасающее от малейшего дуновения. Свечка.
И эта свечка сгорает.
Вообще Кеннеди кажется Уильяму слишком несерьезным, чересчур беспечным и непозволительно своевольным для флота, но за ту совершенно мальчишескую радость, что проскальзывает в его улыбках, он готов простить ему многое. Потому что важно иметь такую улыбку перед глазами - мир делается лучше, а проблемы - не такими уж страшными. И этими улыбками он смягчает излишнюю серьезность Горацио, заставляет его меньше хмуриться, а за это - вот за это Уильям готов простить ему вообще все, потому что, похоже, пора признать, что Буш вляпался.
HMS Bush терпит полное крушение у мыса Хорнблауэр.

Душный воздух сворачивается липким тяжелым комом на груди у Уильяма, дышать нечем, и он чувствует себя беспомощной устрицей в нагревающемся котле.
Арчи просит его о содействии.
Буш, шаткими шагами добравшись до его койки, грузно опускается на ее край и впервые видит лицо Кеннеди таким - усталым, осунувшимся, тяжело блестящим от липкого безнадежного пота, с морщинками около уголков рта. Глаза его слегка запали, лихорадочно блестят из укрытия глазниц, так что Уильяму кажется, что на него холодно глядит смерть со дна бездонного колодца, а в горячем дыхании Арчи проскальзывает холод вечности.
Они оба понимают, что осталось недолго. И что кто-то должен понести наказание.
- Сэр, - бормочет Кеннеди, - вы поможете мне? Его надо спасти.

У Арчи за душой не осталось уже ничего, что он мог бы оставить после себя кому-то. По крайней мере, ничего материального.
Зато вещи нематериальные, но по цене сопоставимые с алмазной россыпью Млечного Пути, он дарит так щедро, что за оставшиеся дни Буш проникается к нему таким уважением, что он начинает искренне скорбеть по нему. Заранее.
Потому, что раньше был так невнимателен.
Арчи кладет на жертвенный алтарь свое доброе имя, свою честь, свою память, в конце концов, - он отдает Горацио то последнее, что у него есть, самое бесценное; он спасает его ценой собственного забвения. Ведь никто не станет вспоминать добрым словом человека, толкнувшего в люк знаменитого капитана, героя Нила, да и историю вряд ли предадут гласности.
Арчи Кеннеди своей рукой вычеркивает себя из списков мироздания, проходится клячкой по собственной жизни, так что по-настоящему помнить его будут всего два человека.
Впрочем, неделю назад такой человек бы был и вовсе один.

Конечно, Уильям видит кое-что еще, что просто не должно умереть вместе с лейтенантом Кеннеди: его ласковая, разухабисто-мальчишеская привязанность к Горацио, преданность его горячего сердца. Такое должно остаться в мире, потому что мир точно станет хуже без этой любви, кто бы что не думал о привязанности мужчины к мужчине. Сухопутным крысам не понять этого нежного товарищества, как и того, что важно именно сердце, бьющееся ради кого-то, а не внешнее благообразие.
Впрочем, Уильяму кажется, что и полюбить женщину - любую - так нельзя в принципе.
Поэтому он давно готов к еще одной просьбе - он даже не сомневается, что так и будет. Так что когда Арчи с трудом поворачивает голову в его сторону, он безмолвно кивает и подходит к его жесткой койке.
Сквозь вечно веселое лицо Кеннеди на мир смотрят смерть и усталость, но он выглядит довольным своим решением, и благодаря этому внутреннему свету немного похож на себя прежнего.
- Мистер Буш, - перебивающимся шепотом зовет его Арчи. - Пообещайте, что проследите, чтобы он не натворил глупостей. И не бросайте его, он же такой беспомощный, - Арчи чуть задыхается, и у Буша тоскливо тянет сердце. Ему кажется, что его пытаются втянуть во что-то, что его не касается, пусть он давно уже готов к этому.
- Мистер Кеннеди, - мягко начинает он, - я уверен, что мистер Хорнблауэр может постоять за себя, - он понимает, о чем речь, но чертовы условности, которые вынуждают отвечать подобным образом.
Арчи смутно и ускользающе улыбается, будто верит, что Уильям чего-то не понимает.
- Горацио может спасти всю Англию. Но за ним обязательно надо присматривать, - в его улыбке такая чудовищная нежность, что Бушу становится страшно, потому что, кажется, даже он, угодивший в ту же западню, не оценил масштабов бедствия. И обидно, что Горацио, скорее всего, так ничего и не видит.
Он осторожно присаживается на край кровати и кивает.
А Арчи вдруг пытливо взглядывает на него и рассказывает. Про все. Про Симпсона, про эпилепсию, про плен, как Горацио вытаскивал его из пучин ада на земле. О том, что Горацио так и не понял, как именно спас его от Симпсона. Он рассказывает ему про того Горацио, о существовании которого Буш давно догадывается, рассказывает так страстно, что Буш с ужасом понимает, что это - последняя капля. Что он примет эту ужасную вахту, потому что в мире действительно должен быть человек, который не даст Хорнблауэру упасть. И ради Арчи, и ради самого Горацио.
Арчи улыбается тенью своей обычной улыбки, и Буш ощущает невольное уважение вместо обычного раздражения - сложно уметь улыбаться так после всего того, что выпало на его долю.
И ему кажется ужасно, горько несправедливым то, что Арчи не сможет ничего сказать Горацио, донести до него свое сердце, заставить его понять, насколько он важен для Кеннеди.
Не скажет всего этого не потому, что такая любовь - это порок или преступление, не потому что заслужит осуждение, а потому что он будет оберегать Горацио до самого конца, а потому не станет тревожить его мыслей собой.
Бушу настолько горько, что ревность даже не смеет мелькнуть на горизонте. Он ободряюще сжимает руку Арчи, они обмениваются понимающими взглядами. Они оба сотворили себе кумира, которого не сотворить было не возможно.
- Когда-нибудь он обязательно поймет, - обещает Буш, хотя оба прекрасно знают, что если Горацио останется собой, тем самым, достойным любви и опеки, он не поймет н и к о г д а.
Они потихоньку прощаются, потому что заседание начнется через десять минут.

Уильям находит Горацио сидящим на безжизненно пустой постели, с опущенной головой и тусклым выражением лица. Присаживается рядом и мягко кладет руку на плечо: я здесь, позволь мне помочь.
Lе Roi est mort! горько думает Буш.Vive le Roi!
Он заступает на смену.



(я сегодня чуть не заплакала в метро, когда додумалась до этого)