хорошие серии были, видимо. восточная жратва из коробок, чужая пижама и нигма укладывающий освальда в кровать. ну что ж, сценаристы сами все сделали, спасибо большое.
положу текст здесь, даже без шапки, потому что потому.
текст блджд
Освальд сидит на кровати Эда Нигмы, поджав под себя ноги и, кажется, уже никуда не собирается уходить. Нигму это совершенно устраивает – в конце концов, он приложил к этому немало усилий, и теперь намерен пожинать их плоды.
Освальд – первый на его памяти, кто отвечает на его загадки; спокойно, без злости и вековой усталости в голосе, без мучительных пауз – просто отвечает, как на часть разговора, с которой молча соглашается. Говорят же люди о погоде; говорят о той ерунде, что кажется им важной – все эти социальные условности считаются важными лишь потому, что на самом-то деле людям говорить друг с другом не о чем.
Им двоим – есть о чем, уверен Эдвард.
Даже если Освальд пока считает иначе; Освальд уже начал приходить в себя и сознавать нашедшую его свободу. Позже он осознает и другие вещи, Эд проследит за этим.
Освальд, который обычно смотрит своими холодными, как жуткие полярные льды, глазами, у Нигмы дома расслабляется, опускает тяжелые веки, смотрит мягче, пусть и немного мимо него, критично поджимая губы. Даже когда ковыряется в своей коробке с принесенной остро пахнущей лапшой. Запах восточной кухни разливается по гулкой, тревожно-полупустой квартире Нигмы, оживляя это серое место. Раньше его оживляла мисс Крингл во время своих визитов – недолго, правда, но, с тех пор как она осветила ему путь в новую жизнь, подарила ценой своей непозволительно хрупкой жизни ошеломительный инсайт, с тех пор его комнату расцвечивают только зеленые отблески неоновой рекламы. Зеленый цвет такой едкий, что порой Нигма рассеянно думает, что это вовсе не цвет травы или изумрудной зелени, а цвет ядовитой головной боли – боли, от которой он страдал, пока пытался бороться с самим собой.
Сейчас он не борется. Сейчас он принял себя целиком, в обеих своих ипостасях, и познает вкус жизни в гармонии с самим собой – о какой добропорядочный убийца только и может мечтать.
Сейчас у него дома сидит Освальд Кобблпот, закутывающийся в его халат, - который ему до смешного велик – названивающий ему на работу, вечно делающий это невыносимое лицо «я завязал с убийствами, ты не уговоришь меня, странный мальчик», даже после того, как они вместе расправились с тем корчившимся в каморке человеком. Которого никто, никто не слышал – не через эти толстые, безжалостные сцены.
Нигма любит вспоминать бледное, подрагивающее лицо Освальда, все еще выражающее легкое изумление после каждого убийства – словно это не на его руках кровь уже даже не десятков человек. У Освальда всегда такая улыбка, словно он не уверен, что имеет право улыбнуться, или словно он вспомнил своих далеких предков, у которых улыбка всегда была оскалом предупреждающей злобы.
Эдварду Пингвин не улыбается. Эдвард ценит это, потому что не хотел бы ни заискивающей улыбки, ни того оскала, в котором конвульсивно дергается это бледное, усталое лицо, когда из груди сыплется сухой, отрывистый смех, похожий на чей-то кашель.
Смеяться Освальд нормально не умеет, как и улыбаться; и голос у него как наждачная бумага или обретающее звучание отчаяние; Освальд некрасив, особенно когда смотрит исподлобья, но Нигме всё равно. Освальд – то самое чудо света, которое ему удалось поймать и, чем черт не шутит, приручить?..
По крайней мере, Освальд больше не норовит уткнуться в свой угол и скорбеть или отгрызть ему руку по локоть одним только взглядом. Беглый король Готэма устало бродит по его квартире, глядя из окна на развалины своей неосязаемой империи.
Пингвин хромает, припадая на одну ногу, через всю комнату и валится на кровать. Пружины жалобно скрипят под ним, прогибаясь; Освальд лежит на спине и недвижным взглядом смотрит в потолок. А потом он начинает медленно, постепенно распаляясь, своим шипящим, как запись на пластинке, голосом строить планы.
Нигма доволен – потому что это он вытащил его из оцепенения, это он был достаточно убедителен и терпелив, чтобы вытряхнуть его из апатии. Чтобы открыть ему глаза на то, насколько они оба теперь свободны, и, жди нас, Готэм.
Эдвард снимает очки и педантично складывает их, оставляет на тумбочке у кровати.
Нигма опускается на кровать, нависая над Освальдом, и улыбается. Освальд глядит на него подозрительно, но не стремится вырваться или увеличить дистанцию; он как загнанный зверь, прикидывающий грядущий урон. И еще Освальд – блестящий манипулятор.
Эдвард все еще улыбается, потому что теперь он будет достаточно убедителен и терпелив, чтобы сделать следующий шаг; чтобы убедить Освальда принять его.
За окном Готэм разевает свою серую зубастую пасть, серебрящуюся пломбами светящихся окон среди мутного ночного неба.
Капли дождя торопливо скользят по стеклу, за которым Нигма целует Освальда, нависнув над ним. На лице Эдварда нет того выражения, словно у ребенка, получившего подарок, какое было однажды, когда его впервые поцеловала мисс Крингл.
Пока все больше похоже на молчаливую борьбу. Но вещи имеют свойство меняться со временем.
И рушащаяся где-то за окном империя Кобблпота подождет.