пока настроение не ушло, кину что ли своих стремных стишочков

***
Страну Советов люблю я
когда только-только
ее занималась заря:
красным флагом,
квадратом плакатов.
в которой руки рабочих,
красные как знамена,
широкие как лопата
вытесняли
тонкие
птичьикостные -
аристократов.
читать дальшея "Двенадцать" люблю невозможно,
в строк громыханьи
услышав ветер,
я вижу - вот, осторожно,
шагает отряд на рассвете.
десятые годы -
Москва, Петроград, метели,
поднятый кокон ворота
двадцатые годы -
трагедия, умер Есенин,
Патриаршие ждут Фагота,
но место ему - в тридцатых.
а дальше - война и голод,
Сталинград, Риббентроп и Молотов,
но это - уже не Страна Советов,
это - СССР,
и я не хочу об этом.

и два какбэ про пиздострадания
знаешь,
мир разрушится, если
в море погаснут все песни,
соль обернется пресной,
книга - неинтересной,
могила - безвестной.
если
орлиный твой профиль,
мой человек-Мефистофель,
обернется ко мне затылком,
жестокой такой отсылкой
в ужасное "я" из "мы",
прыжком в пустоту с кормы,
в беззвучное чрево тюрьмы,
тяжелые лапы тьмы -
мой мир непременно рухнет.
потому что послушай, ведь если бы мы,
пока не потухнем...
если.
мы.
черта с два.
_______
и да, знаешь,
как-то мудаковато
(впрочем, ничем для тебя не чревато)
оставлять меня в одиночку со страхом
перед пеплом и перед прахом,
перед болью и перед крахом
и перед взглядом твоим.
аминь




***

отпустило.
не резко, не так, как обрывается трос,
как закрывается словом вопрос,
как с рекламой взлетает спрос
не так.
медленно, как увядает пламя,
или как истлевает знамя,
как изменения, что происходят с нами,
капают в миску жизни оборванными часами,
вот так.
ты же мне просто чужак,
и мне в тебе - ничего и никак:
я придумала свет в глазах,
дикую жизнь в мертвых мехах,
амортизацию на острых шипах,
а себе я придумала страх
тебя потерять.



понятия о рифме и ритме как всегда авторские
то есть не ищите